Нюта федермессер муж: Нюта Федермессер: биография, муж, дети (фото) – Нюта Федермессер (Анна Федермессер) — фото, биография, личная жизнь, новости, фонд «Вера» 2020

Нюта Федермессер (Анна Федермессер) — фото, биография, личная жизнь, новости, фонд «Вера» 2020

Биография

«Качество жизни важнее долголетия, человек до последнего вздоха должен получать адекватное обезболивание и радоваться каждому дню», — считает Анна Федермессер.

Женщина, как и некогда Елизавета Глинка, предпочитает, чтобы подопечные и политики обращались к ней, используя уменьшительное имя. В 2019 году Нюта Федермессер сообщила, что баллотируется в московскую городскую Думу под лозунгом:

«Я иду на выборы делать власть милосердной».

Детство и юность

Иногда учредитель фонда помощи хосписам шутит, что по национальности коренная москвичка. В действительности отец Нюты, пионер гинекологической анестезиологии Константин Матвеевич Федермессер – еврей, а мама, создатель первого московского хосписа Вера Васильевна Миллионщикова — донская казачка, родственница генерала Краснова.

Нюта Федермессер в 2019 году

У Анны Константиновны, родившейся в мае 1977 года, есть сестра Мария. В детстве девочки обижались на родителей за то, что им уделялось меньше времени, чем врачебной практике. По семейному преданию сестры даже написали заявление с просьбой лишить маму и папу родительских прав. Но позже Нюта и Маша поняли логику родителей и захотели стать их сподвижниками.

Любимым чтением девушек была 30-томная медицинская энциклопедия. Сестры собирались связать биографии с врачеванием (а Нюта в ранней молодости работала волонтером в хосписах), но волевая мать настояла на поступлении дочек в гуманитарные вузы.

Нюта Федермессер

Вера Васильевна видела, что система здравоохранения переживает кризис, и хотела для дочек более счастливой участи. В итоге Анна, окончившая школу с серебряной медалью, стала профессиональным переводчиком, а Мария — дипломированным юристом. Однако Нюта утверждает, что сестра — превосходный диагност, способный по перечню симптомов поставить безошибочный диагноз.

Карьера и общественная деятельность

Отработав несколько лет по полученной специальности, Анна в 2006 году основала благотворительный фонд «Вера», а в 2013-м стала обладательницей еще одного диплома о высшем образовании, на этот раз в сфере организации здравоохранения. Девиз «Веры» — «Даже неизлечимому больному можно и нужно помочь».

Общественный деятель Нюта Федермессер

Нюта придерживается заповедей хосписа, сформулированных врачом Андреем Гнездиловым, о которых ее мама рассказывала в эфире радиостанции «Эхо Москвы» в октябре 2005 года. В отличие от ныне покойной Елизаветы Глинки Анна считает, что не нужно интересоваться происхождением доходов, направляемых на благотворительность.

Взгляды Федермессер неоднократно попадали под огонь критики. Некоторые адепты православия считают, что умирающие должны размышлять о грехах и стремиться к покаянию, а не к сиюминутным развлечениям вроде последней выкуренной сигареты или встрече с кумиром-футболистом.

Также встречаются рассуждения, что полное обезболивание, за которое ратует Нюта, противоречит тезису, что Бог дает каждому испытания соразмерно его силам. Министр здравоохранения России Вероника Скворцова назвала необоснованными слова Федермессер о приписках министерства в сфере паллиативной помощи.

Нюта Федермессер

В 2018 году 2 поступка Нюты вызвали осуждение части либерально настроенной интеллигенции: женщина поддержала кандидатуру московского мэра Сергея Собянина на выборах градоначальника и вошла в состав штаба Общероссийского народного фронта. Еще большие споры спровоцировало согласие Федермессер баллотироваться в Мосгордуму по тому же округу, где Алексей Навальный выдвинул сподвижницу Любовь Соболь, а «Яблоко» — Сергея Митрохина.

Личная жизнь

С мужем Ильей Городецким Анна Федермессер познакомилась в 1999 году. Мужчина редактировал статьи по шахматам для сайта Гарри Каспарова, а Нюта выполняла переводы. Супруг организатора паллиативной помощи — кандидат в мастера спорта по шахматам и профессиональный игрок в покер, принявший как данность то, что для жены на первом месте — служение людям, а не личная жизнь.

У Ильи и Анны двое детей: Лев и Михаил. Младший сын в раннем детстве много болел и попадал в больницы с обострениями плеврита. Миша окреп после смерти бабушки Веры Миллионщиковой, как будто старшая родственница взяла на себя болезни внука.

Опубликовано Илья Белоус Пятница, 12 декабря 2014 г.

Илья Городецкий, муж Нюты Федермессер

Из-за занятости Нюты семья Городецких-Федермессер редко бывает вместе. Любимая форма досуга — совместный поход в ресторан. Впрочем, Анна Константиновна признается, что лучшим отдыхом считает день, проведенный дома, когда можно выспаться, пообщаться с сыновьями, поиграть с собакой (в «Инстаграме» Нюты есть несколько фото домашнего питомца) и полистать «Фейсбук».

В интервью Владимиру Познеру Федермессер сказала, что ее любимые произведения — «Даниэль Штайн, переводчик» Людмилы Улицкой, «Белые одежды» Владимира Дудинцева и «Признания» Ната Тернера, но перечитывает дама только профессиональную литературу.

Нюта Федермессер сейчас

15 июня 2019 года на странице в «Фейсбуке» Нюта сообщила, что снимает кандидатуру с выборов в Мосгордуму, поскольку предпочитает отдавать себя не борьбе, а помощи. Потоки грязи, вылитые на Федермессер людьми, которые казались ей прежде близкими по взглядам, не сломали женщину, но надломили ее.

Нюта Федермессер в 2019 году

Сейчас мнения либеральной общественности разделились. Одни, например, Дмитрий Быков, считают решение Нюты правильным. Поэт опубликовал в «Новой газете» стихотворение, обращенное к Федермессер и другим порядочным людям, готовым сотрудничать с российской властью, заканчивающееся словами «тебя не только уничтожат, но и изгадят перед тем». Другие опасаются, что противостояние «Соболь – Митрохин» в округе, где снялась с выборов Нюта, закончится победой провластных кандидатов.

«Не хочу доказывать, что я не верблюд». Нюта Федермессер о скандалах, хейтерах и политике

18+. Материал содержит информацию, запрещенную для распространения среди детей

Нюта Федермессер — учредитель благотворительного фонда помощи хосписам «Вера» и директор Центра паллиативной помощи (ЦПП) департамента здравоохранения Москвы. Она помогает тем, кого нельзя вылечить. В последнее время ее то и дело, не стесняясь в выражениях, атакуют в соцсетях. То за политику — поддержку Сергея Собянина и планы баллотироваться в Мосгордуму. То за «девушку с пониженной социальной ответственностью» для пациента. В декабре прошлого года разгорелся скандал из-за больничного корпуса в 1-м Щипковском переулке. А после в соцсетях разошелся пост о том, что некоторые пациенты хосписов переписывают недвижимость на неизвестных людей. Он начинался со слов «попал в хоспис — лишился квартиры?».

Мы попросили Нюту Федермессер ответить на вопросы, которые ей часто «предъявляют» в соцсетях, и поговорили с ней о том, как она реагирует на хейтинг.

«Пару раз мне предлагали унаследовать жилье». О квартирах и завещаниях

— После последних двух историй — о квартирах и больнице — прошло уже больше месяца. Как вы?

— Сейчас уже хорошо. Москва — город, где новости сыпятся постоянно. И даже что-то действительно значимое не может задержать внимание людей. Если новость держится в топе более пары дней, то я уже достаточно зрелый человек, чтобы понимать — это искусственно поддерживаемый градус и интерес. Здесь было то же самое.

— Давайте начнем с последней истории. В Сети появился пост о том, что пациенты хосписов иногда переписывают на кого-то квартиры и потом их родственники из-за этого судятся. И якобы в каких-то из таких дел ответчиком выступали вы. Расскажите об этом.

— Когда человек находится в хосписе, совершенно естественно, что он задумывается о завещании. А в Москве самая большая сложность — вопрос завещания имущества. Моя мама (основатель и главный врач Первого московского хосписа Вера Миллионщикова — прим. ТАСС), когда слышала от врачей, что поступила «одинокая женщина», говорила: «Одиноких в Москве не бывает! Как только умрет, сразу выстроится очередь из желающих заполучить жилье. Ищите, пускай люди приходят при жизни, пусть успеют помочь. Пусть знают, что они нужны — и умирающий, и его близкие». Людям очень важно чувствовать себя нужными. 

Но завещание квартир — это очень опасный вопрос, приковывающий внимание негодяев и мошенников. У нас была громкая история, когда женщину принуждали переписать квартиру, и мы очень активно вмешивались. Бывало, что дальний родственник, которого мы не видели раньше, приходил с нотариусом. И мы регулярно ходим в суд: нас вызывают как свидетелей, когда кто-то остается недоволен распределением наследства. У нас все врачи знают, что нужно в медицинской истории обязательно записывать: кто к пациенту приходит, какое настроение у пациента после визита того или иного родственника. Это может потом понадобиться в суде.

Однажды мы выгнали медсестру, узнав, что она говорила с пациенткой о договоре пожизненной ренты ее квартиры. Слава богу, договор оформить не успели. И мы очень громко разбирали эту историю, чтобы неповадно было другим. Сама медсестра совершенно не понимала, что она сделала не так. Говорит: «Она мне предложила, я не сопротивлялась».

Что касается меня — ответчика, то пару раз за 25 лет работы мне предлагали унаследовать жилье. Я отказывалась. И один раз пациентка, никак меня не информируя, завещала мне долю. Я об этом узнала постфактум.

— И чем это закончилось?

— Я отказалась от доли через суд. Но не указала, в чью пользу, и это создало серьезные неудобства для других наследников. Они хотели, чтобы я отказалась именно в их пользу, и подали иск: признать мой отказ недействительным. Но я решила: сделать так — значит стать причастной к имущественным вопросам пациента. Пусть в незначительной степени, но все же. На мой взгляд, это было бы неэтичным. В итоге Хамовнический районный суд Москвы не удовлетворил их иск.

Собственно, эту старую историю хейтеры и нарыли. На волне скандала с больницей.

«Это менеджерское решение депздрава». О скандале с больничным корпусом

— Давайте про скандал с больницей. С чего он для вас начался?

В конце декабря выяснилось, что здание гинекологического отделения онкобольницы №1 (прежде — гинекологическая больница №11, в соцсетях и СМИ вы могли видеть такое название) в 1-м Щипковском переулке будет передано ЦПП. Утверждалось, что врачей филиала принуждают увольняться. В департаменте здравоохранения Москвы заявили, что их переведут работать в основной филиал онкобольницы и в Городскую клиническую больницу №24. В здании после ремонта будет отделение сестринского ухода.

Продолжение

— Я узнала об этих нападках от близких людей, которые мне стали писать сочувственные комментарии: «Нюта, надеемся, ты не переживаешь, трали-вали». А я думаю: из-за чего я должна переживать?

— Вы рассказывали, что в бывшем здании корпуса больницы будут сестринские койки. Объясните подробнее, что это и для кого?

— Сестринская койка — это койка, где нет врача: там есть медицинская сестра 24/7 и приходящий врач. Как дома. Дома же вы ухаживаете за своей старенькой лежачей бабушкой? 

В первую очередь в Москве надо сделать такое отделение для людей с деменцией и Альцгеймером. Их не хотят видеть в обычных больницах, они тяжелые. Они даже для ЦПП тяжелые: если такой пациент может самостоятельно встать и ходить, то он парализует целое отделение. Наши медсестры не привыкли к тому, что человек может уйти куда-то, не понимая, куда он идет. В результате для таких пациентов сейчас есть только ПНИ (психоневрологический интернат — прим. ТАСС), а это ужас. И страдают не только пациенты, но и родственники. От чувства вины.

— Почему было решено сделать это именно в этом здании?

— Мы подсчитали, что в Москве нужна примерно тысяча сестринских коек. Они должны быть распределены по городу, их нельзя концентрировать в одном месте: ведь родственники пациентов живут в разных частях Москвы, им будет трудно добираться.

Чтобы эту тысячу коек открыть, там должен кто-то работать. А именно — около пяти тысяч человек, потому что уход круглосуточный. Сразу было понятно, что это вопрос многих лет, прежде всего потому, что не хватает кадров. Кадры надо подбирать, обучать. Мы подумали, что за пару лет сможем открыть максимум 200 коек — это уже хоть что-то.

Второй момент — где эти койки размещать. Мне передали список объектов, находящихся в структуре московского образования и здравоохранения. Сперва мы оценивали их метраж и состояние по документам. Какие-то варианты сразу отпали: метраж не подошел или был нужен капитальный ремонт — то есть еще несколько лет. Какие-то варианты остались, и дальше мы уже стали выяснять: жилые они, нежилые, кто там находится, кого туда перемещают…

— И вы знали, куда собираются переводить медперсонал больницы?

— Решение о том, что все врачи будут продолжать работать, никто не будет уволен, было принято задолго до скандала, это совершенно точно. Про ГКБ №24 на тот момент я не знала. Была информация, что отделение закрывается и врачи переводятся в основной филиал больницы. 

— А почему это отделение нужно было закрыть? По комментариям врачей создалось впечатление, что там все отлично работает…

— Это менеджерское решение департамента здравоохранения Москвы. Я здесь такой же исполнитель, как и главврач 11-й больницы. Департамент является собственником зданий и хозяйствующим субъектом.

Есть общемировая тенденция на многопрофильные клиники. Когда мы делаем не одно маленькое здание, которое на одной какой-то проблеме специализируется, а большое, целый город. В центре Москвы территория под такой «город» найтись не может. Есть исключения — Первая градская, Боткинская больница, больница им. Давыдовского. Но в основном это здания, в которых нельзя сделать большие многопрофильные современные медицинские центры. 

Если у главврача несколько зданий в разных частях Москвы, как было в этом случае, это создает сложности в управлении. Например, врачу надо думать, как организовать забор анализов. У него должна быть лаборатория и там и там? А пищеблок и прачечная? Или все будет на аутсорсинге?

А в сестринском уходе совсем другие требования. Да, пищу и белье и нам придется привозить из другого филиала, неподалеку. Но мы не лечим, мы ухаживаем, и та же лаборатория нам не нужна, и реанимация, и хирургия не нужны. К нам приезжают не за этим.

И ремонт для сестринских коек нужен минимальный — подкрасить стены и расширить дверные проемы. А если делать в этом здании любое специализированное отделение, конечно, нужно провести значительно больше ремонтных работ и вложить больше денег.

— Один из главных аргументов комментаторов в Facebook был такой: «Дом с маяком» под хоспис взял заброшенное здание, почему так не можете сделать вы?

— Совершенно разные ситуации. Во-первых, директором «Дома с маяком» тогда была я. Это здание передавали под мою подпись. И точно так же нам предложили шесть зданий, все они требовали капитального ремонта.

Мы их объехали и выбрали здание на Новослободской. Нам очень понравилось, что там пол первого этажа вровень с землей — это значит, что можно делать окна в пол и выезд пациентов из палат прямо на газон, это очень здорово. Таких зданий в Москве крайне мало.

Но если вы думаете, что тогда не было хейтерства, вы сильно заблуждаетесь. Мы два года не могли начать работы — жильцы протестовали, перекрывали нам подъезд к месту строительства, писали какие-то гадкие письма: «Нам тут не нужны детские трупы под окнами». Это было очень тяжело.

Такая готовность людей ненавидеть — это, конечно, удивительное человеческое качество. Готовность превратиться в стаю. Это не изменяется нигде и никогда, ни в каком обществе, ни в одной стране, увы.

«Я уже давно в политике». О выборах, ОНФ и Собянине

— Вас начали активно хейтить в соцсетях в 2018 году, когда вы сначала стали доверенным лицом Сергея Собянина на выборах, затем вступили в Общероссийский народный фронт (ОНФ). Зачем вам это было нужно?

— Во время кампании Собянина я сказала: «Только давайте говорить наоборот: он — мое доверенное лицо. Я ему — именно этому мэру — доверила самое дорогое — мамин хоспис сохранить». Эта формулировка всех устроила.

Понимаете, это совершенно иные возможности. Когда я стала его доверенным лицом, у него тоже появились новые обязательства. Мы очень много рассказали Собянину на встрече в хосписе, и теперь у нас в Москве будет кафедра паллиативной помощи в Первом меде, вышел московский приказ о беспрепятственном доступе родственников в реанимацию. Скоро увеличится количество машин социального такси.

Конечно, я могла просто продолжать вопить: «Дайте! Дайте! Нам надо!» Но когда я внутри системы, у моего голоса совершенно другой вес. И это действительно помогло сдвинуться с мертвой точки

С ОНФ я сначала не понимала, зачем мне это нужно. Меня подкупило, когда мне сказали: у вас будет возможность говорить напрямую с губернаторами. А я еще из опыта работы фонда «Веры» знаю: в регионах можно быть эффективной, только если там губернатор понимает, что надо развивать паллиативную помощь. Потому что можно найти хорошую медсестру, хорошего врача, даже хорошего главного врача, — но если нет решения губернатора, они останутся аутсайдерами. Так мы живем, у нас в стране очень выражена эта иерархия. При этом в Москве в паллиативе все уже встало на определенные рельсы и будет двигаться вперед. А в регионах пока нет.

Поэтому я согласилась на ОНФ. Абсолютно не жалею. Я очень довольна. Мы делаем потрясающий проект — «Регион заботы», очень знаковый для паллиативной помощи в нашей стране и уже сейчас изменивший ситуацию во многих регионах. В Ивановской области, в Приморье, на Сахалине, в Дагестане. В Кабардино-Балкарии — чуть-чуть, но все-таки уже как-то. Меняется сейчас ситуация в Питере. Есть регионы, в которых за год удалось сделать невероятно много.

— А зачем вам была нужна история с выборами в Мосгордуму?

— Во-первых, я думала, что мы сможем на уровне Москвы сделать закон о паллиативной помощи и внести изменения в закон об НКО. Мне казалось, что если я пойму, как это работает в Москве, то смогу это дальше использовать в регионах.

И еще мне хотелось менять некоторые вещи в сфере ритуальных услуг. Мы в паллиативе сталкиваемся с тем, что родственники страдают от хамства агентов, от того, что их постоянно «разводят». И вообще культура работы с телом умершего человека, культура, сопровождающая смерть, у нас сейчас или вымарана, или коммерционализирована. И это не то, с чем я хочу сама столкнуться, когда умру… то есть не то, с чем я хочу, чтобы мои дети сталкивались. Я много это изучала. Есть какие-то мелкие вещи, которые можно быстро внедрить, — и это уже минимизирует травму родственников. Подобные изменения можно проводить через законодательное собрание.

Но да, этот эксперимент провалился. Я готова бороться за интересы своих пациентов, я готова помогать там, где я могу помогать.

Но бороться с несуществующими ветряными мельницами, доказывать, что ты не верблюд, тратить свои силы на оправдания или учиться закрывать глаза на оскорбления… Все-таки я достаточно эмоциональна. У меня не получается не замечать

— Вы отказались от идеи идти в политику на уровне депутатства?

— На уровне депутатства — отказалась. А в целом идти в политику невозможно отказаться, я уже давно в политике. У нас сейчас такая страна, что, если ты хочешь быть эффективным на своей должности, ты не можешь быть вне политики.

— А если бы вам предложили пост в Минздраве, согласились бы?

— Сейчас — нет. Нет достаточных знаний и опыта. За последний год благодаря работе с ОНФ в «Регионе заботы» у меня произошел огромный профессиональный рост, но недостаточный. Я люблю результативную работу, а здесь не чувствовала бы себя компетентной. Пока я хочу побольше сделать в других регионах.

«Хочу женщину». О «девушке с пониженной социальной ответственностью»

— В марте 2018 года вы рассказали: «Недавно парень один с рассеянным склерозом — он женщину захотел. Ну, на самом деле нет ничего невозможного для руководителя учреждения, если пациент хочет. Ему можно и женщину обеспечить. Прекрасная женщина, еще не раз к нам придет, я уверена». После этого в Сети на вас обрушилась критика со стороны феминисток — они однозначно решили, что речь о проституции. Расскажите, как это было на самом деле?

— Это был очень тяжелый молодой человек. Он жил с папой, мама умерла, и папа отказывался принимать его болезнь… Когда у тебя зависимый ребенок, ты продолжаешь видеть его ребенком. Неважно, что ему 21 год, — для тебя он беспомощный малыш в подгузнике. Но вообще-то он интеллектуально сохранен, он продолжает развиваться и физически, и гормонально. А что в голове у парня в этом возрасте?

Но поверьте, последнее, о чем будут думать замотанные родственники, — это сексуальные запросы своих тяжелобольных близких. А это вообще-то и во взрослом возрасте имеет огромное значение, когда мы говорим о качестве жизни. Масса мужчин и женщин очень несчастливы оттого, что одиноки. И разве одиночество в этом смысле не отнимает силы, нужные для борьбы с болезнью? 

У меня был с этим парнем откровенный разговор, и он сказал: «Хочу попробовать траву покурить, хочу женщину и пистолет». Я ответила: «Я не знаю, где берут траву, и точно не буду помогать тебе с самоубийством. А вот что касается отношений — это можно устроить». 

— И вы стали искать женщину?

— Мне через знакомых нашли. Пришла совершенно потрясающая девушка, очень красивая и уверенная в себе. Совершенно не страдающая на этом поприще, с достоинством исполняющая вот такую свою роль.

Я не знаю, что между ними было. Но потом она мне сказала: «Если кому-то нужно, вы меня зовите. Доставить человеку радость — никаких проблем»

Она приходила еще несколько раз. И именно после этой волны хейтерства — которая возникла, кстати, не сразу, через несколько месяцев, — перестала приходить. Не знаю, может, ее расстроило, что я за нее недостаточно заступилась публично, или она решила не провоцировать новую волну…

— Она приходила за деньги?

— Нет. Изначально я думала, что заплачу, но она отказалась. И потом тоже отказывалась. Это была ее благотворительность.

Я как-то в Израиле в госпитале для военных, пострадавших во время боевых действий, видела такое: на террасе сидят молодые ребята в инвалидных колясках, а рядом с ними — классные телки в сетчатых чулках, визуально очень непохожие на привычных израильтянок. Такие «разбитные девахи». Они поили ребят пивом через соломинку и кормили пиццей, потому что те сами не могли двигать руками. Спрашиваю: «А это кто?» — «А, это девушки, которые с ребятами… реабилитацией занимаются». Я говорю: «Круто, вообще обалдеть, вот это сервис!» И это при том, что Израиль, конечно, не пуританский, но понятие «скромность» там имеет вес. Но есть такая «секс-терапия». Чтобы вернуть ребятам уверенность в себе, интерес к жизни, ощущение, что они — мужчины. 

© Сергей Карпухин/ТАСС

Знаете, когда женщина в плохом расположении духа, часто говорят: «У нее мужика уже три года не было, вот она на всех и бросается». И ее даже жалеют. А если человек инвалидизирован и у него никого нет не три года, а 33? Вы думаете, что он превратится в святого?

Нет. Они также хотят чувствовать, что любимы. Чувствовать себя любимым, исключая эту сферу жизни, сложно. 

Понимаете, меня никто не просил кого-то убить или ограбить. И никто не просил звезду с неба. Речь о желании, которое есть в голове каждого молодого человека.

«Это так приятно — затоптать, закидать камнями». О хейте и хейтерах

— Несколько лет назад в соцсетях и СМИ хейтили Чулпан Хаматову и Елизавету Глинку. В последнее время — вас. Как вы считаете, почему именно с благотворителями такое происходит?

— Я думаю, вы можете найти это и в любой другой сфере. Мы с вами говорим про хейтерство в соцсетях… Я давно придумала такой термин — недозанятые. Люди, которые много пишут в соцсетях, — если это не их работа — это недозанятые. Диванные критики, которые наблюдают за чужой жизнью, за чужой активностью и ее комментируют. Когда ты сидишь на диване и видишь кого-то относительно эффективного, ты его поддерживаешь: какой молодец. Ешь попкорн и думаешь: «Какие бывают люди! Надо же, класс!» И если эти люди сделали что-то, что вызвало у тебя вопросы и сомнения, — то есть пошатнулись на пьедестале, который ты сам придумал, — ты думаешь: «Вау, круто! Они такие же, как я! И мы все на самом деле одинаковы!»

Это так приятно — затоптать, закидать камнями… Наверное, не знаю.  

Я в жизни никогда никого не хейтила и вечно заступалась за тех, кого обижают. У меня это гипертрофировано, доходит до смешного: когда муж смотрит спортивные матчи, я болею за тех, кто проигрывает. И по ходу соревнований переметываюсь со стороны на сторону. Он говорит: «Так нельзя, ты сошла с ума!» А я всегда за тех, кто в позиции слабого

Я чувствую себя виноватой за то, что, когда кошмарили [Елизавету] Глинку, я не была ей активной поддержкой. Присматривалась и не могла понять, что происходит. А на самом деле — неважно, что происходит. Когда кидают камни в кого бы то ни было, нужно стараться это остановить. Не присоединиться к тем, кто кидает камни, — это недостаточный шаг для нормального человека. Нужно заступаться.

Мне неясна логика хейтеров. Но я вижу, что это то звериное, что в нас осталось. «Ату его, ату». Затоптать слабого. 

— Как вы справляетесь, когда вас хейтят?

— Болею. Стараюсь не плакать. Стараюсь продолжать работать. И главное, я точно знаю, что по-настоящему близкие люди, знающие меня и мою работу, — они остаются рядом. Эти ситуации помогают отсекать псевдодрузей. Пять тысяч друзей и 150 тысяч подписчиков в соцсетях — это не друзья. Друзья — это те, кто верит своим собственным знаниям про тебя.

После истории с выборами я ушла из соцсетей, больше не пишу там ничего личного. Тогда мне писали, что мои родители в гробу переворачиваются, что я их память предаю, что-то про мое еврейское происхождение, угрозы в адрес детей… Это очень неприятно, и я перестала делиться какими-то домашними историями, только если совсем невинными.

— Вы угрозы восприняли всерьез — то есть как угрозы или просто как очень неприятные высказывания?

— Однажды была ситуация, когда я восприняла угрозы всерьез. Был у нас эпизод в жизни ЦПП, когда одну старушку ради квартиры хотели «грохнуть». И тогда мне писали, не боюсь ли я за своих детей, которые ходят в школу. И я стала бояться, что могут их, я не знаю, побить. Это был единственный раз. А остальное — нет. То, что произошло с Таней Фельгенгауэр (журналистка «Эха Москвы», на которую в 2017 году было совершено нападение — прим. ТАСС), — это один раз на миллион. Нельзя жить и про такое думать. 

Сейчас я пишу что-то для соцсетей, но размещают это помощники. Или я получаю мониторинг СМИ и прошу их что-то перепостить. Но я не читаю комментарии. И хочу надеяться, что у меня хватит мозгов туда не возвращаться.   

— Как вы думаете, благотворитель в России должен стараться вызывать хорошее отношение?

— Да, нужно нравиться.

— Вы думаете об этом, когда вас хейтят?

— Нет. Я, конечно, переживаю, что это может сказаться на фонде «Вера», уменьшить пожертвования. Всегда после таких ситуаций прошу это промониторить. Слава богу, нет, не уменьшается. Хейтеров на самом деле немного. Это кажется, что моя фейсбучная лента — весь мир. Ерунда, это всего лишь моя лента новостей. К миру это не имеет никакого отношения.

Самая правильная реакция на хейтерство — игнорировать. И чтобы рядом были несколько близких людей, которым ты безоговорочно доверяешь, которые мудрее тебя и с которыми у тебя есть договоренность: ребят, если я сверну с пути, если я пойду не туда, пожалуйста, вы мне скажите, вам я поверю.

Когда была эта совершенно жуткая травля, связанная с ОНФ, я спросила у [Анатолия] Чубайса, как он справляется.

Он говорит: «Слушай, Нют, я уже на другом этапе: если в меня летит меньше дерьма, я начинаю всерьез бояться, что свернул с пути»

Я думаю, что уже очень близка к этому состоянию. Не критикуют и не ненавидят тех, кого не существует. Мама моя всегда говорила: «Нельзя всем нравиться, ты что, мороженое?» 

— Вы рассказывали, что, если б ваша мама утром проснулась и обнаружила, что больше нет потребности в хосписах, она бы радостно ушла на пенсию. А Лиза Глинка, если бы проснулась и поняла, что страдания больше нет, не смогла жить вообще. Вы на кого больше похожи?  

— У меня по-другому. У меня есть куча вариантов того, чем я хочу заниматься. Я думаю: как же жалко, что нельзя уложить это все в одну жизнь, делать все параллельно. Я очень хотела бы работать официанткой. Я точно знаю, что люди, которые приходили бы раздраженные, голодные, уставшие, уходили бы осчастливленными. Потому что я знаю, как вкусно подать еду, разрекламировать и накормить.

Я очень хотела бы быть хозяйкой маленького отеля и обслуживать людей так, чтобы им было все по кайфу. Ровно тот вид кофе, который они хотят, ровно то качество постельного белья, которое им нравится, ровно тот вид из окна, о котором они мечтали.

Я бы очень хотела быть радиоведущей. Еще я люблю преподавать. Столько есть всего, что я бы делала, если б сутки были бесконечными!

— Не бывает, что вы думаете: не хочу больше, все, устала, пойду — например — преподавать?

— Ну, бывает. Высплюсь — и проходит. Я очень не люблю недоделанные дела. Пока не доделала — надо делать. Если доделаю — буду радиоведущей.

Беседовала Бэлла Волкова

Обратная сторона благотворительности: Нюта Федермессер

Практически все мы отравлены непонятно откуда появившимся мифом о том, что распиаренная благотворительность – это христианское дело милосердия. И исходя из него, мы создаем другой миф – о том, что известные благотворительницы являются православными женщинами. Это совсем не так. Если мы, например, присмотримся к одной из этих женщин – Нюте Федермессер, мы увидим, что она вызывает проституток к умирающим, оправдывает страшные смертные грехи, но при этом обвиняет православную Церковь.

На фото: Нюта Федермессер

Проститутка для умирающих

Недавно в Сети появилась чудовищная видеозапись под названием «Жизнь на всю оставшуюся жизнь». Это выступление Федермессер перед публикой. В начале выступления она расказала о таком случае: «Совсем недавно в московский Центр паллиативной помощи перевели 16-летнего мальчишку. Он довольно скоро понял, что условия здесь совсем не такие, как в больнице: все можно. Когда я ему сказала: «Дим, что хочешь?», он ответил: «Покурить и пива». Это легко организовали».

Но это еще были цветочки. Ближе к концу выступления Федермессер рассказала более жуткую историю: «Недавно один парень с расеянным склерозом женщину захотел. На самом деле нет ничего невозможного для руководителя учреждения, если пациент хочет. Можно и женщину обеспечить. Прекрасная женщина. Не раз еще придет к нам – я уверена». То есть, говоря по-русски, Нюта Федермессер, руководитель государственного бюджетного учреждения здравоохранения Москвы – Центра паллиативной помощи – вызвала к умирающему парню проститутку. А потом она, никого не стесняясь, сообщила широкой публике о том, что будет вызывать проституток к своим пациентам и дальше.

Я была бы от всего этого в шоке, если бы не была подготовлена к такому развороту событий тем, что недавно почитала страницу в «Фейсбуке» другой благотворительницы от паллиатива – руководительницы детского хосписа Лидии Мониавы. Там она намекает на то, что помогает пацентам старше 18-ти лет, которые находятся под ее опекой, решать проблемы с сигаретами, алкоголем и, выражаясь ее языком, с сексом. Я написала об этом статью «Зловещая благотворительность: Лидия Мониава».

Предоставлять умирающим подобного рода услуги — это фактический сатанизм. Сами благотворительницы могут считать себя кем угодно — даже православными христианками. Но на деле они помогают пациентам исполнять заповедь сатанистов, которая гласит: не подавляй в себе стремлений и желаний. Все эти пациенты не имеют времени на покаяние, и поэтому курение, выпивка и забавы с проститутками приведут их в ад. И, кстати говоря, деньги на проституток, алкоголь и сигареты, идут, скорее всего, из благотворительного фонда помощи хосписам «Вера» — ведь не из московского бюджета же их берут и не вычитают же их из зарплаты врачей и медсестер.

Слово в защиту самоубийства

В 2014 году Федермессер написала в «Снобе» о том, что эвтаназия вполне приемлема, и что она готова выступить за ее легализацию в России. Но сделала она это лукаво. Лукавство вообще присуще знаменитым благотворительницам.

Вот что написала Нюта Федермессер в своей колонке в «Снобе»: «В странах, где разрешена детская и взрослая эвтаназия, уровень паллиативной помощи и медицины в целом гораздо выше, чем в России. Нужно поднять паллиативную помощь до мирового уровня и только после этого думать о разрешении эвтаназии. Сначала надо сделать так, чтобы человек мог выбирать: хочешь – лечись, хочешь – получай паллиативную помощь, хочешь – иди в хоспис, где тебя ждут и любят. А если ничего не хочешь, тогда давай подумаем о другом варианте. Когда паллиативная помощь в России будет на том же уровне, что и в развитых странах, – лет, может быть, через 20 – тогда я, возможно, первая подниму вопрос об эвтаназии. Но пока о ней говорить рано, я в нее не верю».

Между тем, Русская Православная Церковь однозначно осудила эвтаназию как убийство со стороны врача и самоубийство со стороны пациента.

Поддержка сексуальных извращенцев

26 июня 2016 года Нюта Федермессер написала на своей странице в «Фейсбуке» пост в защиту гомосексуалистов и лесбиянок: «Поддерживаю всех, кто решился подписать это обращение. Надеюсь, что доживу до того дня, когда все мои знакомые ЛГБТ-друзья смогут открыто гулять по городу и ездить в метро, держась за руки. Как это делаем мы с мужем».

И в этом же посте благотворительница дает ссылку на обращение ЛГБТ-сообщества к православному собору на Крите, которое ей так понравилось. В нем извращенцы просят православных не осуждать содомский грех и не отлучать гомосексуалистов от причастия. При этом гомосеки не постыдились написать архиереям, что Священное Писание «дает примеры утешения и благословения» сексуальным извращенцам. Хотя даже человек, никогда не учившийся в семинарии, может без проблем опровергнуть эту хамскую ложь. Апостол Павел говорит в 1-й главе Послания к Римлянам: «Потому предал их Бог постыдным страстям: женщины их заменили естественное употребление противоестественным; подобно и мужчины, оставив естественное употребление женского пола, разжигались похотью друг на друга, мужчины на мужчинах делая срам и получая в самих себе должное возмездие за свое заблуждение». А в 6-й главе Первого послания Коринфянам апостол Павел пишет: «Не обманывайтесь: ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни малакии, ни мужеложники, ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники – Царства Божия не наследуют».

Священникам запрещено проповедовать умирающим

2 июня 2017 года благотворительница написала в своем «Фейсбуке», что православные священники не должны проповедовать умирающим о Христе: «В хосписы по всей стране практически всегда приходят священники. Кто за чем, кто больным помочь, а кто и помиссионерстовать, что в хосписе с нашими уязвимыми и несамостоятельными пациентами совершенно недопустимо».

Поскольку Федермессер является не только учредителем благотворительного фонда помощи хосписам «Вера», но и директором Центра паллиативной медицины, в ее Центре священники, вероятно, могут только причащать тех больных, которые их к себе позвали (по-моему, это разрешено во всех больницах). Все остальные пациенты не имеют никакого шанса попасть в Царство Небесное или хотя бы очистить часть своих грехов в таинстве исповеди – ведь проповедь-то там запрещена. Она воспринимается там как агрессия, как психологический террор по отношению к беспомощным людям, которые не могут сами за себя постоять.

Вот что в Центре Федермессер не считается агрессией и террором – исполнение любой блажи пациента. Когда телеведущие и журналисты спрашивают у благотворительницы, зачем нужен фонд помощи хосписам «Вера», если такого рода больницы финансирует государство, она отвечает, что государство не может выполнить любое желание умирающего. Например, молодой парень захотел Вайфай, и ему надо срочно его обеспечить, а то пациент может вскорости передумать, а через неделю и вовсе умереть. Или мечтала умирающая съездить в Санкт-Петербург, и фонд нашел для нее деньги, и вот скоро эта женщина отправится вместе со своей дочерью в вояж. А одна пациентка захотела потрогать бархат, и ей принесли 15 кусков бархата с разным ворсом. «Она уже не могла шевелить рукой, и этот ворс ей подкладывали под пальцы, гладили им по щеке, и она улыбалась», – рассказала в одном интервью Федермессер.

Я вовсе не выступаю за то, чтобы кормить людей манной кашей и поить их холодным кипяченым молоком с пенкой, которыми меня травили на завтраках в советской школе. Пусть умирающие находятся в цивилизованных условиях и питаются как нормальные люди. Но к чему отвлекать их мысли от отверзающейся перед ними вечности и переключать на шелуху? Ведь благодаря такой политике пациенты придут на тот свет неподготовленными и с первого же мытарства будут свержены в ад на веки-вечные. Эти люди выйдут из тьмы кромешной только один раз – на Страшный суд, чтобы бросить в лицо Федермессер куски бархата и спросить: «Почему ты не разрешила отцу Петру и отцу Иоанну сказать нам о том, как важно перед смертью покаяться в своих грехах на исповеди и причаститься?» Священники, которых не пустили в хоспис с проповедью, выйдут со Страшного суда оправданными, а вся кровь навеки погибших пациентов Федермессер падет на ее голову.

Благотворительница хочет поставить к себе на службу РПЦ

Однако Федермессер придумала, как можно использовать священников и архиереев Русской Православной Церкви. 2 июня 2017 года она с большим апломбом пишет в своем посте в «Фейсбуке»: «Если Первый канал может собирать деньги на благотворительность с миллионов сограждан, то РПЦ может проинформировать эти миллионы о том, что если человека нельзя вылечить, то это не значит, что ему нельзя помочь».

И даже вот до какой наглости дошла в том же посте эта женщина: «А ответственность РПЦ рассказать своему народу, что боль терпеть нельзя, что боль – унижает и лишает человека права на кончину мирную и непостыдную». То есть тут благотворительница пишет, что священники должны наплевать на всех святых отцов, прославившихся чудотворениями, которые говорили, что надо все терпеть, в том числе и боль, и начать по указанию Федермессер нести околесицу, противоречащую истине. Я уж не говорю о том, что в этой фразе благотворительницы видны признаки просто дикой гордыни.

В том же посте Федермессер вдоволь поиздевалась над истиной о том, что страдания попускаются за грехи и что они полезны, а также набросилась на православных. Вот ее выпад против христиан: «Я совершенно не могу спокойно слушать, когда люди (не важно, священники или прихожане, сестры милосердия или родственники пациентов) говорят, что страдания посланы нам для искупления, что через страдания мы приходим к вере, что пациенты наши – православные люди, и поэтому они признательны Господу за целительные мучения перед смертью».

Из этого пассажа Федермессер следует, что дай ей в руки книгу какого-нибудь святого, и она взбесится. Например, преподобный Макарий Оптинский писал: «Терпение болезни с благодарением выше других исправлений пред Богом: ими и грехи очищаются, и от страстей избавляются». А праведный Иоанн Кроншдтадтский призывал в письме своего знакомого к терпению сильных болей: «И при сильных ударах или корчах болезни уповай, что Бог не только от болезни, но и от самой смерти силен избавить тебя, если Ему угодно; не пощади, не возлюби для Него тела своего тленного, но отдай его добровольно и всецело Господу, как Авраам сына своего Исаака во всесожжение, в волю наказующего тебя Господа, не теряя веру в благость Божию, не падая духом, не давая и устами безумия Богу, якобы неправедно тебя наказующему, – и ты принесешь великую жертву Богу, как Авраам или как мученик».

Я не выступаю за то, чтобы отменить все обезболивающие, начиная с анальгина – я и сама периодически покупаю себе анальгин. Но я не считаю, что высшей ценностью является земная жизнь со всеми удобствами – без болей, без дождей, без зноя, и что в борьбе за эти удобства надо доходить до ропота и богоборческих высказываний вроде тех, что Бог унижает человека сильной болью. Также я знаю, что Бог ничего не попустит человеку выше его сил. И если Он не дал обезболивающее конкретному человеку, значит, этот человек в состоянии перенести эту боль без обезболивающего.

Странная религиозная принадлежность

Вот что пишет Федермессер в том же посте от 2 июня 2017 года про свое отношение к религии: «Я вовсе не самый религиозный человек. Обряды я люблю все, потому что это красиво, и православные, и католические, и иудейские. И в храм могу зайти в любой, если почувствую потребность, а могу и не ходить долго. Я закончила воскресную церковную школу, и знаю много того, чего не знает большинство прихожан, и я с удовольствием подпеваю в храме, когда там оказываюсь. Я живу в огромной стране, я полукровка, я выкрест, и у меня муж еврей».

Отсюда мы в очередной раз видим, что Федермессер не имеет никакого отношения к православию, потому что православный человек не будет шататься по католическим и иудейским местам собраний. И в очередной раз мы видим, что у нее гонора выше крыши – она, оказывается, знает много того, чего не знает большинство членов Церкви.

А вот что благотворительница пишет в «Фейсбуке» 12 августа 2014 года: «Не люблю церковь, хоть и считаю себя верующим человеком, не люблю служителей культа, что странно, ведь меня лично жизнь сводила с совершенно потрясающими священниками, на которых хочется во всем равняться. Люблю обряды, традиционные, красивые, торжественные, и боюсь людей, у которых все крутится вокруг обрядовой части (от обязательного креста перед трапезой и поста до венчания и пасхальной всенощной). Но есть два человека, с которыми сегодня хочется делиться и спрашивать их совета, с которыми очень хочется дружить по-настоящему, но я трушу. Зачем им тратить на меня и мои дела свое время. Это Отец Христофор Хилл, и Отец Алексей Уминский. Мне бы хоть чуточку их мозгов, мудрости, знаний, терпения».

Священник Христофор Хилл – это ученик еретика-модерниста митрополита Антония Сурожского, который стоял у истоков создания первого московского хосписа матери Федермессер Веры Миллионщиковой. Кстати говоря, в холле этого хосписа стоит скульптура католички матери Терезы. В руках эта еретичка держит свои заповеди. А протоиерей Алексий Уминский – это такой еретик-модернист, каких еще надо поискать. Он даже считает сомнительными четыре таинства из семи и говорит, что все православные люди являются священниками.

Кстати, протоиерея Алексия Уминского, митрополита Антония Сурожского и еще нескольких других модернистов любит и Лидия Мониава, которая высказывается не только в поддержку эвтаназии и гомосексуалистов, но и в поддержку абортов. И обе эти благотворительницы – и Федермессер, и Мониава – публикуются на сайте модернистского портала «Православие и мир». Публикуется там же и третья знаменитая благотворительница – католичка Татьяна Краснова, у которой также, как и у Мониавы с Федермессер, накопились претензии к православной Церкви. То есть налицо тесная связь раскрученной благотворительности с модернизмом, работающим на разрушение Церкви, и налицо их взаимная любовь.

Федермессер подсознательно понимает, что в Царство Небесное она не попадет. Как-то раз Владимир Познер спросил благотворительницу, что она скажет Богу, когда встретится с Ним, а та ответила: «Я не думаю, что я с Ним встречусь». Федермесер полагает, что когда умрет, то встретится только со своими близкими людьми. Между тем, известно, что в рай попадают лишь те, кто стремится к Богу, те, кто любит Его, и первым делом они видят там Бога, а потом уже идут к людям, находящимся в раю.

Фарисейство открывает перед людьми даже запертые двери

Интересно сравнить Нюту Федермессер с действительно православными и святыми женщинами, которые при жизни помогали больным и скорбящим. Не буду сравнивать ее с блаженной Матроной Московской, потому что эта святая все же творила чудеса. Возьмем жизнь страстотерпицы царицы Александры, которая очень активно занималась благотворительностью, а также, выражаясь современным языком, волонтерством, – выучившись на сестру милосердия, святая помогала в госпитале при операциях и сидела в палатах рядом с кроватями тяжелораненых. Так вот царица Александра ничего не имела со своей благотворительности в плане мирском. Представители высших кругов общества клеветали на нее, а газеты поливали ее грязью. Хотя у царицы Александры были огромные возможности – она могла бы раструбить о своих добрых делах по всей стране и тем привлечь к себе внимание и любовь огромного количества людей. А то, что люди не только в наш безумный век умели трубить о своих добрых делах, мы знаем даже из Евангелия, которое было написано две тысячи лет назад. Уже две тысячи лет назад фарисеи в полной мере владели такими технологиями.

А что же мы видим в отношении Нюты Федермессер? Она родилась в обычной советской семье, но ее благотворительность вывела ее в высшие слои населения, так что теперь она завтракает на приеме у первой леди Армении, а отправляет ее на эту встречу няня, воспитывающая ее детей. Обо всем этом можно узнать из недавней записи благотворительницы в «Фейсбуке». Оттуда же можно узнать, что она теперь является доверенным лицом кандидата в мэры Москвы Сергея Собянина – то есть действующего градоначальника 12-миллионного города. А в Википедии говорится, что в 2012 году благотворительницу наградили знаком отличия Российской Федерации «За благодеяние». Плюс почет и уважение всей страны, постоянные упоминания в СМИ и интервью российским телеканалам.

Я, кстати, вчера посмотрела на Ютубе несколько выступлений Федермессер в телепередачах. Надо сказать, что я телевизор не смотрю лет восемь. В последние несколько лет информацию получаю только из православных книг и богослужебных текстов – во всех них бездна смысла и глубина мысли. И вот когда я вчера смотрела телепередачи с участием Федермессер, я просто была поражена. Какая же это пустота! Какие же пустые и неинтересные люди сама Нюта Федермессер и телеведущие, которые с ней беседовали! Они мелют языками по 40 минут, а ничего за их словами не стоит.

То, что фарисейство (желание выставить свои добрые дела напоказ), Федермессер не чуждо, можно увидеть, например, из ее «Фейсбука», а также из ее статьи в «Новой газете» в 2011 году. В статье благотворительница рассказала о том, какая она хорошая: выходит из кабинета, чтобы ехать домой, встречает в холле хосписа горюющих родственников и от преизбытка доброты задерживается с ними на три часа. Также в этой статье благотворительница описывает, как ей тяжело: «Иногда силы кончаются, хочется поныть. Очень! Ничего не получается, не знаю, как быть, все плохо. А муж мне говорит: ты дура?! Вот людям, которым нужен хоспис, – им плохо! А у нас все здорово!» Сколько людей в нашей стране испытывают страшные страдания, даже не сравнимые с переживаниями Федермессер, но многие ли из них выходят в публичное пространство со своими скорбями? Нет. Потому что большинство наших людей не хочет получать дивиденды со своих страданий и стричь купоны со своих переживаний.

Архиепископ Аверкий (Таушев), который жил не так давно, описал в своих речах и статьях многое из того, что происходит и в наши дни. Вот что он говорил про современных фарисеев: «Фарисейство теперь, в большинстве случаев, не только не осуждается, а наоборот – похваляется. Фарисеи имеют успех в современной жизни: их часто предпочитают людям прямым, честным и искренним», «И они, ведя себя так, действительно мало-помалу приобретают уверенность в том, что они всегда и во всем правы, что другим людям – до них далеко, что они – «не таковы, как другие», а гораздо выше, разумнее и лучше других, хотя бы наружно, на словах, они и смиренничали. Ловкими ухищрениями, иногда искусным лицедейством-актерством они умеют нередко и других, окружающих их, убедить в этом – в своих непревзойденных добрых качествах, в своей «добродетели», в своей несравненной духовной высоте, приобретая себе уважение и даже преклонение от многих, что им и нужно».

Алла Тучкова, журналист

О „бедной Нюте”, спонсируемой Дойчебанком, Шпрингером, Ротари, фондом Ельцина и иже с ними: pravdoiskatel77 — LiveJournal

Многие  из тех, кто ознакомился с закреплённой публикацией со статистикой по  выступлению Путина, возможно недоумевают: отчего автор так ополчился на  гражданку Феддермессер? Ответ несложен: её деятельность и окружение были  разобраны ещё три года назад. Вот ту публикацию мы и предлагаем вашему вниманию.
А  то сегодня появляются защитники „бедной Нюты”. Вон, некий богослов  Худиев так начал свою очередную статью:„Читая оппозиционные форумы,  особенно в ходе недавней травли известной благотворительницы Нюты Федермессер…” Ишь ты, благотворительница, значит… Изве-естная…

Хотя Федермессер действительно всемирно известна: её деятельность в России поддерживают, внимание, вот такие спонсоры:
Дойче банк, концерн Шпрингер, фонд Ельцина, Ротари клуб и тому подобные „друзья России”.

Нормальный  гражданин нашей страны, узнав об этих спонсорах Нюты, задумался бы: а  правда. что деятельность Федермессер полезна России? Может ли такое быть  при участии подобных западных структур в наших делах?!!

*

Читаешь  иные статьи, нацеленные „на всё хорошее”, и становится искренне жаль их  авторов. Которые, к сожалению, видят, что называется, не дальше кончика  собственного носа. Таким людям остро не хватает обычного здравомыслия,  логики в суждениях.

В двух словах: человек смотрит на  стакан с торца и утверждает, что стакан — это круг. Хотя на самом деле  стакан — это цилиндр или усечённый конус, да ещё нередко и гранёный.  Т.е. объёмный объект, а совсем не плоский круг.

Прав ли такой  человек? С его точки зрения — да, безусловно, причём он искренне так  считает. А с точки зрения объективной реальности — неправ.

Это не  бравада и не самовосхваление. Я может и сам лет десять назад негодовал  бы по поводу стремления депутатов Думы приравнять благотворительную  деятельность фондов, получающих финансовую и иную помощь из-за рубежа, к  статусу политической деятельности.
В статье Анастасии Сенниковой, наверняка — замечательного человека, — в статье „Кого раздражают благотворительные фонды?”,  опубликованной на православном сайте „pravmir.ru”, в спокойном, но  горестном тоне высказано крайнее недоумение подобной инициативой  депутатов.

Забегая вперёд уточним, что проект закона, который,  очень надеюсь, будет принят, — этот закон не предусматривает запрещение  благотворительной деятельности. Хотите помогать больным и страждущим?  Пожалуйста. И при этом получать деньги от Запада? И тут нет проблем! Вот  только в последнем случае, будьте любезны, получите статус  „иностранного агента”. Всё честь по чести.

Вернёмся к  рассматриваемой статье. Автор недоумевает: отчего государство решило  посадить некоторые благотворительные организации на короткий поводок? И  приводит слова одной активной благотворительницы Анны Федермессер:

„Заниматься  паллиативной помощью на сегодняшний день, не занимаясь политической  деятельностью, как ее трактует парламентский законопроект, невозможно. Этот закон – профанация, короткий поводок, чтобы контролировать массу достойнейших организаций.”

Мы видим, что благотворители желают  этой политической деятельностью заниматься. И далее выпускница  Кембриджского университета, бывшая личная помощница вице-президента  „ЮКОСа”, а также бывшая сотрудница Гарри Каспарова актриса Федермессер  негодует:

„Мне абсолютно все равно американская или российская  сторона профинансирует приезд специалиста из США или Израиля, который  будет обучать наших врачей правильно обезболивать наших пациентов, нас с  вами, потому что паллиативная помощь коснется 90% сидящих в этом зале”.

Неясно, кто и кого должен, по Федермессер, учить.

„В  1847 году Пирогов уехал в действующую армию на Кавказ, так как хотел  проверить в полевых условиях разработанные им операционные методы. На  Кавказе он впервые применил перевязку бинтами, пропитанными крахмалом.  Крахмальная перевязка оказалась удобнее и прочнее, чем применявшиеся  раньше лубки. Здесь же, в ауле Салта, Пирогов впервые в истории медицины начал оперировать раненых с эфирным обезболиванием в полевых условиях. Всего великий хирург провёл около 10 тыс. операций под эфирным наркозом”

Вообще-то  история не раз доказывала, что без иностранных учителей русские люди  способны изобретать и применять на практике самые передовые и полезные  для общества методы. О том же русском враче Н.И. Пирогове читаем:

„Оперируя раненых, Пирогов впервые в истории русской медицины применил гипсовую повязку, дав начало сберегательной тактике лечения ранений конечностей и избавив многих солдат и офицеров от ампутации.”

Или ещё одно нововведение Пирогова, позволившее сохранить жизни тысяч раненых бойцов:

„Важнейшей  заслугой Пирогова является внедрение в Севастополе совершенно нового  метода ухода за ранеными. Метод заключается в том, что раненые подлежали  тщательному отбору уже на первом перевязочном пункте; в зависимости от  тяжести ранений одни из них подлежали немедленной операции в полевых  условиях, тогда как другие, с более лёгкими ранениями, эвакуировались  вглубь страны для лечения в стационарных военных госпиталях.

Поэтому  Пирогов по справедливости считается основоположником специального  направления в хирургии, известного как военно-полевая хирургия.”

Непонятно, зачем израильские или американские учёные приезжают в Россию? Обучать русских неграмотных врачей „правильно обезболивать пациентов”???

Также  неясна позиция гр. Федермессер относительно финансовой стороны вопроса.  Упомянутая гражданка занимала завидную должность в том самом ЮКОСе,  который недоплатил РФ (с учётом пени и штрафов) порядка 25 млрд.  долларов. Этого хватило бы на финансирование всех российских  благотворительных организаций на многие десятилетия вперёд. Но гражданка  Федермессер эти вопросы в статье А. Сенниковой не затрагивает, зато  вовсю атакует намерение российских законодателей.

Получается, что  воруем мы на десятки миллиардов, а благотворительную помощь оказываем в  размере одной сотой процента от сворованного. (Бюджет фонда „Вера”  порядка 3-х миллионов. Да ещё и не вполне понятно, а на что эти деньги  расходуются.)

Кстати о расходах собранных фондом средств и  методах работы. Идём на сайт фонда и вникаем в подробности одной из  акций благотворителей „Акция с интернет-магазином декоративных  кристаллов «Кристаляндия»”.

Т.е.  фонд „Вера” даёт рекламу частному коммерческому предприятию с убогим  названием „Кристаляндия”. А в наше время любая реклама дорогого стоит.  Так на кого фактически работают такие фонды, чьи заказы выполняют?

Нет, конечно, определённая польза от работы благотворительных организаций имеется.  Кому-то они действительно помогают и некоторые люди им искренне  благодарны. Только это пирамида наоборот: помогаем немногим, а  втихомолку раскручиваем нужный бизнес.

Например, даём рекламу  Ахеджаковой, Макаревичу, Улицкой и десяткам подобных персонажей. Все,  включая Федермессер и врачей из Израиля или Америки, — как на подбор.

Вот „писательница” Улицкая — член попечительского совета фонда „Вера”. Вы подзабыли, кем на самом деле является автор одного из Российских диктантов?

„В  газете «Суть времени» уже рассказывалось о шокирующих социальных  проектах либеральной писательницы Людмилы Улицкой. В том числе, о запущенном  в 2014 г. под патронажем Улицкой спецпроекте просвещения детей в  вопросах толерантности «Другой, другие, о других». Проекте, в рамках  которого нашим детям активно навязывается, через сеть библиотек,  изучение различных форм сексуальных отношений — от гомосексуализма до  инцеста.”

Или, вот, Улицкая пытается „закрыть российское сознание”.  Закрыть на традиционных ценностях, но открыть на педерастии, педофилии,  инцесте, толерантности, сексуализацией детей с младенческих лет и т.п.

А  Макаревич, Ахеджакова, Басилашвили и им подобные русофобские работники  медийных подмостков поддерживают своими концертами под названием „Подари  жизнь” одноимённый фонд. Чей руководитель тоже высказалась на страницах  рассматриваемой статьи. Причём почему-то в Лондоне (!), не где-нибудь, „был зарегистрирован партнёрский английский благотворительный фонд Gift of Life”. Кстати, фонды „Вера” и „Подари жизнь” идут по благотворительной жизни рука об руку. Во всяком случае совместные акции организовывают. Да оно и понятно: семья-то одна…

„Благодаря таким организациям [из контекста: как фонды „Вера” и „Подари жизнь”. — Прим. ss69100] в  Российской Федерации существует целая отрасль медицины неродственной  трансплантации костного мозга, потому что государство не оплачивало  такие операции на протяжении последних 15 лет и вряд ли начнет это  делать в ближайшее время в связи с кризисными явлениями в экономике.

Если  говорить о тех больницах, с которыми мы сотрудничаем, то в Российской  детской клинической больнице 30% лекарств покупается за счет фонда «Подари жизнь», 25% бюджета Центра Димы Рогачёва – тоже усилия благотворительных организаций, Центр Раисы Горбачёвой в Санкт-Петербурге поддерживается фондом «Адвита».”

Т.е.  мы вам устроили ростовщическую систему — теперь вы финансово  безпомощны. Зато мы будем приезжать из Израиля и Америки, организовывать  в США и Великобритании фонды поддержки, чтобы обучать вас, бездарных  славян и иже к ним присоединившихся, как делать анестезию, как  воспитывать детей, какими разнообразными должны быть типы семей, как  организовывать жизнь в вашей стране.

Вот упомянутый выше фонд  „Адвита”. Это американский фонд, действующий в России, среди основателей  которого немало выходцев из нашей страны. Оно и понятно: знание языка.  Хотя первоначально фонд „Адвита” был основан врачами в СПб, однако, как  мы видим, в дальнейшем был проведён перехват управления. И фондом  заправляет вот эта финансово-подкованная особа. На всякий случай  уточним, что область деятельности „Адвиты” в СПб — трансплантология.

Знакомьтесь: №1 совета директоров американской „Адвиты”, бывшая москвичка и выпускница педвуза Ирина Якобсон, Техас.

Неудивительно, что среди официальных спонсоров этих американских благотворителей можно встретить корпорации Гугль, БМВ или банк JP Morgan Chase.

Вот  как хотите, уважаемые читатели, но лично я ни за что не поверю в благие  намерения американских банков и корпораций в отношении российских  людей. Жизнь нам ежечасно доказывает обратное.

Вполне ожидаемо, что и с фондом под управлением Федермессер схожая картина. Вот некоторые из спонсоров её фонда:

Аксель Шпрингер Раша, ЗАО
ДОЙЧЕ БАНК, ООО
Ротари Клуб
РОСБАНК, ОАО АКБ
Фонд «Фонд Ельцина»
Московская биржа
и многие другие. Что-то явно не русское, враждебное России чувствуется в этих названиях.

Хотя  и иного размера предприятия, даже российские, помогают этому и подобным  фондам. Просто люди реагируют на пиар-компании западных благотворителей  и проявляют чувство сострадания к страждущим. При этом особо не вникают  в суть происходящего, не желают копнуть чуть поглубже: откуда берёт  истоки эта деятельность, кто ею руководит, какие цели преследуются.

А  помимо коммерческих целей есть и другие. Политические.  Разведывательные. Пропагандистские. Воспитательные. То, против чего,  наконец, пытается восстать Дума. Честь ей за это и хвала — хоть тут от  неё польза для народа будет.

Однако статья на православном сайте  не ограничивается стенаниями лишь благотворителей в области медицины и  трансплантологии. Плачутся о своей незавидной, недооцененной  неправильным российским обществом и такие благотворители, как, скажем,  „Яблочный” „Комитет за гражданские права”. „Яблочный” — это потому, что  комитет создан партией „Яблоко”. Ну, той самой, по фамилиям её  основателей Явлинского, Болдырева и Лукина. Хотя до сих пор непонятно:  почему бы ЭТИМ не использовать привычный алфавитный порядок для  аббревиатуры своей партии? Взяли бы по первой букве своих знаменитых  фамилий… Шикарно бы получилось, как раз по смыслу деятельности партии.

Мы  ведь помним, какой колоссальнейший убыток понесла Россия в результате  думской активности этой партии: Соглашение о разделе продукции. Когда  наши ресурсодобывающие месторождения фактически объявлялись  экстерриториальными, а государство получало с прибыли иностранных  компаний крошечную долю.

В общем и эти комитетчики — заступники  Льва Пономарёва тоже недовольны проектом закона. Хотя закон ни в  малейшей степени не ущемляет право таких организаций на саму  благотворительность!

Так чем же недовольны бывший школьный  дворник яблочник Бабушкин, Ольшанская, Чистякова, Федермессер и прочие  подобные персонажи? Ведь член Общественной палаты РФ Вероника  Крашенинникова совершенно недвусмысленно пояснила суть вопроса:

„«Многие  организации, финансирующие благотворительные и социальные программы в  России, возглавляют иностранные военные и сотрудники спецслужб.  Формально занимаясь неполитической деятельностью, они активно  вмешиваются во внутреннюю политику страны, встречаются с представителями  оппозиции, общественными деятелями».”

А первый заместитель  председателя Комиссии ОПРФ по развитию общественной дипломатии и  поддержке соотечественников за рубежом Сергей Марков был ещё более  откровенным:

„«Демократия – это когда государство выполняет  волю народа. И в данном случае воля народа – не дать возможность  иностранным политическим субъектам оказать воздействие на российскую  жизнь… В дальнейшем надо подумать о расширении понятия политической  деятельности».”

Самое любопытное, что Анастасия Сенникова ведь правильные выводы сделала из своего репортажа о заседании Общественной палаты!

„Мы  подробно пересказали вчерашнее заседание в Общественной палате РФ. А  теперь не о слушаниях, но по-прежнему о законопроекте. По новому  документу некоммерческие организации не смогут:

• заставить депутатов внести поправки в любой следующий недоработанный или безграмотный закон,
• вмешаться в конкретную ситуацию, если кому-то из граждан или организаций инвалидов потребуется помощь,
• послать письмо (запрос) в Минтруда, Минздрав, другие ведомства,
• обратиться со своими проблемами к журналистам или сообщить о них пользователям социальных сетей,
• критиковать действия любого органа власти: от муниципалитета до правительства,
• фактически им ни с кем нигде ни о чем нельзя будет говорить.

Во  время слушаний в ОПРФ заместитель секретаря палаты Сергей Орджоникидзе  совершенно определенно сформулировал, чем в России должны заниматься  благотворительные организации: за свой счет, из своего кармана одаривать  больных и нуждающихся и довольно.”

Выводы-то правильные, а вот с заключением по выводам у Сенниковой явный пробел.

Уважаемая  Анастасия! Хотите благотворительностью заниматься? Занимайтесь! Но  политику оставьте народу, мы сами будем её проводить. Мы, а не западные  спонсоры. Сами, а не по указкам улицких, макаревичей, ахеджаковых,  федермессеров, фондов ельциных, дойчебанков, чейзов, гуглов и прочей  мрази.
Хотелось бы также госпоже Сенниковой порекомендовать чуть глубже вникать в суть вещей,  а не руководствоваться одними, пусть и справедливыми, но всё же лишь  эмоциями. И называть вещи своими именами. Нам, Анастасия, с  пропагандистами педерастии улицкими, равно как и с патронируемыми ими  организациями, явно не по пути!***

С.Ю. Сальников

https://ss69100.livejournal.com/4517833.html

«Перед смертью надо сказать пять вещей»

Нюта Федермессер

Анна Константиновна, а почему вы со всеми общаетесь на «вы», даже маму свою называете Верой Васильевной, а к вам обращаются «Нюта»?

По-разному бывает. У меня была встреча с Горбачевым, когда я поняла, что можно называть маму мамой. Это было лет 10 назад. Тогда Ксения Горбачева была модератором дискуссии, и она, обращаясь к нему, называла его папой. А вспоминая про Раису Максимовну, говорила «мама». И это было потрясающе тепло. И когда во время дискуссии ты слышишь «папа» и «мама», это очень очеловечивает. Мне это так понравилось, что я поняла, что могу говорить про маму «мама», а не Вера Васильевна.

А до этого не могли?

Мне казалось, что нужно разделять Веру Васильевну Миллионщикову и маму. Тем более, в окружении её сотрудников. Нужно соблюдать статус. Но потом поняла, что это ерунда. Статусность не в том, как человека называешь, а в том, какие чувства он вызывает у окружающих.

А что касается на «вы», то я по образованию учитель и думаю, что это преподавательская этика – так обращаться к людям. В моем детстве было очень мало учителей, которые учеников называли на «вы». Такое исключение выглядело невероятным выпендрежем. Но ученикам очень нравилось. Я помню свои ощущения, когда учитель первый раз обратился ко мне на «вы». Спина выпрямилась! Сразу и походка другой стала, и голова по-другому заработала. Тебя зауважали!

Мне с тех пор тяжело называть человека на «ты». Я даже мужа своего первый год называла на «вы». Мне это прямо физически трудно даётся. И еще у меня есть внутреннее правило – не дружить на работе. Для меня переход на «ты» – это снятие границ, за которым сразу очень много всего. Перейти на «ты» – сразу другие отношения с человеком. Я совсем не экстраверт, хотя со стороны может так казаться.

Тем не менее с окружающими на «вы», а сами «Нюта».

Я Нюта, но на «вы»! Потому что Анна Константиновна слишком длинно и сложно.

Когда начинался фонд «Вера», нам помогал встать на ноги Давид Саркисян, руководитель московского музея архитектуры, удивительнейший человек. Он умер от рака. Мы у него в музее проводили первое мероприятие, верстали первый каталог, придумывали логотип, слоганы, визитки.

Он мне сказал однажды: «Слушай, ну что такое Нюта Федермессер? Это сейчас тебе 30 лет, а вот будет 50, и что? Смотри вперед!» И он стал настаивать на Анне Константиновне. А я была категорически против. Анна Константиновна – это учитель, который выходит к студентам, нужно надеть соответствующую униформу.

А паллиативная помощь и хосписы – про другие отношения с людьми. Это про Нюту. Вот что важно.

Тележка радости в ЦПП (фото Анна Ратанова)

Про доброту. Вы постоянно говорите в своих выступлениях о доброте .

Да, это про тепло, про дом. Приходится постоянно объяснять, что такое отношение к умирающему, отношения с умирающим.

Это естественная вещь, это в нас генетически сидит. И мы это утрачиваем искусственным образом на протяжении жизни. Мы – общество потребителей. Нужно заново всему учиться, проговаривать, разъяснять.

Поможет? Разговорами одолеть махину потребительства?

Жизнь меняется. Общество меняется. И паллиативная помощь становится не неизбежностью какой-то отдельной семьи, а ключевым направлением социальной поддержки.

Хотя еще немало проблем. Одна из них – положение медика в обществе. Мои родители оба были врачами, и отношение к профессии врача в детстве было другое. Это небожители. Если папу останавливал гаишник, папа говорил, что спешит на роды, и всё, сразу ехал дальше. А когда мама отправлялась на дачу отдохнуть, повозиться с розами, сиренью, к ней со всей Ярославской области тянулись люди, которые не болели до тех пор, пока мама не приезжала! Ждали. А дальше шли потоком.

Я с детства помню, как смотрели на родителей. А сейчас…

Обслуживающий персонал.

Он тоже всякий бывает. Но вехой негативных изменений стало снижение требований к абитуриентам мединститутов. Когда появилась возможность сдавать зачеты за деньги, тогда многое изменилось. В целом отношение к высшему образованию поменялось. В 90-е открылось дикое количество вузов. И любой дурак мог поступить куда угодно.

Или просто купить диплом.

Да. Появились новые университеты. Двоечники могли легко получить высшее образование. Появились армии юристов, психологов, журналистов, менеджеров и экономистов.

Но если брать московское здравоохранение – тут все совсем неплохо. Мне стыдно говорить, но мы здесь, в Москве, действительно не понимаем своего счастья.

Концерт Алексея Зайцева в хосписе Бутово (фото Надежда Фетисова)

Вы по образованию переводчик, причем из «высшей касты» – синхронистов. Как переводчик-синхронист решает проблему непереводимой игры слов?

Нет непереводимой игры слов. Если нельзя перевести словами, то переводится улыбками, эмоциями, прикосновениями, интонациями.

Это если лицом к лицу перевод. А если перевод слушают в наушниках, в конференц-залах?

Нет ничего лучше, чем сказать, что вы не поняли, не разобрались. Главное – не врать. Самое страшное, что может сделать переводчик, – это, сохраняя невозмутимый вид, сказать полную чушь.

Но иногда действительно очень сложно. Культурные контексты разные!

Надо не бояться включить человека и сказать в микрофон говорящему: «Простите, возвращаемся назад на две минуты!»

В моей жизни переводчика-синхрониста была тяжелейшая ситуация, когда я пришла заменить подругу на конференции по связи. Я там не понимала ничего. И я сказала слушателям: «Я подменяю коллегу, и перевод будет некачественный, потому что я не понимаю терминологии». И на мое счастье большинство слушателей сказали, мол, не волнуйся, мы тоже ничего не понимаем ни на каком языке! А те, кто понимают, помогли.

У меня не было никаких вводных данных, заболевшая подруга прислала мне список терминов, но этого оказалось недостаточно.

К переводу всегда готовишься. Медицинский перевод – это одно, связь – другое. Когда я в ЮКОСе работала, там своя специфика, в Kasparov Chess – другая.

Одной из самых сложных вещей было, когда я переводила не синхронно, а последовательно, на юбилее своего юкосовского босса. Его дочь произносила тост со сложными цитатами из Сократа. И я подошла к ней и хохоча сказала: «Вы хотите испортить день рождения отцу и всем его коллегам? Быстро меняйте тост, я не могу по-человечески перевести!» Все смеялись!

Самые прекрасные переводы – театральные. Во-первых, это потрясающие тексты, классические, интеллектуальный вызов. Например, в «Обломовщине»: «Водочки, сударыня, на почечках, на березовых. И пирожки. Вчера пекли пирожки, с капустой квашеной. Да не с квашеной, а с кислой!» – попробуй переведи. И это такая сцена, медленная, когда ты не можешь замылить никакие реплики.

Театральный перевод – это очень здорово. Зачастую приходится совсем замолкать, потому что зритель слышит речь актёров, смотрит на мизансцену, он вовлечен, а перевод легко может эту атмосферу испортить. Вот это чутье порой важнее, чем каждое слово.

Я была свидетелем того, как терпели неудачу переводчики с хорошей скоростью работы мозга и речи. Они переводили каждое слово и люди, которые слушали спектакль в наушниках, снимали эти наушники в ужасе. Потому что в театре надо слушать сцену. Чутьё – об этом.

Так что непереводимой игры слов нет. Люди друг друга почти всегда понимают.

Сколько языков вы знаете?

Сейчас мне кажется, что уже нисколько. А вообще английский, французский и немецкий.

На пике моих переводческих навыков опыт синхронного перевода у меня был в основном с английским, меньше – с французским. У меня не вызывал синхрон сложностей. С немецким у меня такого опыта не случилось.

Оба полушария мозга работают хорошо!

Когда я пошла на курсы переводчиков-синхронистов, наш преподаватель на втором занятии сказал, что отсеет тех, у кого ничего не получится, и тех, кому вообще не стоит учиться. А у остальных получится после учебы. А я попала в категорию тех, кто уже все умеет. И он мне сказал (курсы были платные): «Хотите – тратьте деньги, хотите – сэкономьте. Но вам не надо учиться синхронному переводу. Это ваша особенность».

Именно. Уравновешенность работы полушарий мозга.

Но есть люди, которые совсем этого не могут. А я не прикладываю никаких особых усилий. Это просто так происходит. Я сюда слышу, а отсюда говорю. Всё. Мне последовательнее переводить труднее.

Человек с таким мозгом на многое способен!

У моего мозга есть много недостатков. Например, я не умею считать. Я не помню лиц и имен людей – это катастрофа. Очень неловкие ситуации из-за этого порой возникают… И вообще я помню только то, что мне надо помнить. А вот то, что не надо, оно моментально забывается.

Это не страшно. В обществе сейчас воспитывается толерантность к людям с разными особенностями.

В этом случае, мое преимущество состоит в том, что, когда мне звонят и говорят: «Здравствуйте, я от Петра Петровича, я генерал-полковник ФСБ…», я спрашиваю: «А болеет у вас кто, генерал-полковник?»

И я понимаю, что другой человек эти бы связи запоминал, пользовался бы ими, а мне совершенно наплевать. Мне вообще все равно, кому помогать. У меня всё в порядке с толерантностью. Человек должен иметь возможность с достоинством уйти из жизни независимо от своего бэкграунда.

Концерт в ЦПП (фото Ирина Субботина)

Хорошо. Сейчас серьезные пойдут вопросы. Я их тщательно сочинял.

Не верю.

Почему?

Кто тщательно сочинял, тот будет заглядывать в блокнотик.

Записал в айфончик. И если бы я пришел и расспрашивал, что лично мне интересно, вам было бы скучно. А так я посмотрел несколько интервью. И вместе с вами отвечал на вопросы ведущего. Так лучше погружаешься в контекст. Еще и спорил со всеми! Интервью показывают, что лично вам интересно. Вот пришел бы я и начал обсуждать аспекты катания на горных лыжах!

Я вообще спорт считаю очень бессмысленной штукой.

А я наоборот.

Я не понимаю, зачем это.

На вкус и цвет товарищей нет.

Спорт зачем? Любая работа зачем-то.

Кайф, хобби.

Ну, если это не работа, я ничего против не имею. А вот человек, который спорт делает своей работой. Зачем?

Чем вы зарабатываете на жизнь? Я футболист… Круто для заработка. Но смысл какой быть футболистом?

Где ваша толерантность? Это человек с особенностями, вот такими!

Я пытаюсь в каждом человеке находить пользу для общества. Продавец – понимаю, водитель, бухгалтер, зубной врач – понимаю. Спортсмен – не понимаю!

Спортсмены привлекают всеобщее внимание. Все на них смотрят, как в Древнем Риме на гладиаторов.

Ну да, мне мой муж тоже говорит. Спорт – это хорошее настроение миллионов людей. Понятно. Но я не догоняю.

Тележка радости в ЦПП (фото Анна Ратанова)

Теперь сложный вопрос. Почему благотворители должны дофинансировать хосписы? Вы в одном интервью говорили, что хосписам финансирования не хватает, должны помогать благотворители.

Это не благотворители что-то кому-то должны. Это система благотворительной помощи должна быть выстроена государством таким образом, чтобы качественная паллиативная помощь включала ряд необходимых аспектов. В том числе, обязательное участие благотворителей.

Государство все-таки должно финансировать?

Качественная система паллиативной помощи должна совмещать несколько видов финансирования. Это и государственные деньги, и деньги социально ответственных бизнесов.

Государственная машина исключает индивидуальный подход. Она формализована, государство по-другому не умеет. Есть минимальный обязательный набор: количество препаратов, медиков, визитов, койко-дней. Стены-кровать-тумбочка. Но если вы вдруг вздумали умирать так, как не умирал никто до вас, то что вам делать?

Пикник в хосписе Ростокино (фото Михаил Кристев)

За ваши деньги любые капризы!

Так нет у вас денег!

Значит, нет капризов.

Это неправда. Человек устроен интересным образом. Он скромный и по одежке протягивает ножки. Но если погрузиться в этого человека… Например, я всю жизнь мечтала стать балериной. И смелость об этом рассказать возникает лишь тогда, когда я понимаю, что всё… Терять уже нечего.

И меня в конце жизни спрашивают: «Ну хорошо, ты балериной стать уже не можешь, ты лежишь на хосписной койке. Но что тебя по-настоящему порадует?»

Появляются прекрасные люди – координаторы-волонтеры и говорят, что организуют экскурсию в мастерскую Большого Театра. В костюмерную, где шьют пачки и пуанты. И могут завезти прямо на кровати на репетицию.

И так устроены мы с вами, что точка, в которой мы понимаем качество нашей жизни, как мы её прожили, – это точка нашей с вами смерти.

Только в этот момент задумываешься: а есть ли люди, которых ты хочешь держать сейчас за руку и которые хотят держать за руку тебя? Только в этот момент спрашиваешь себя: неужели – всё? Неужели никто не отведет тебя в костюмерную театра, и мечта уже не исполнится?

Желания все же очень простые… Некоторые из наших пациентов хотят селедки… А Джейн Зорза, которая умерла в Первом английском хосписе, хотела потрогать бархат. Она сказала, что хочет дотронуться до него. И ей принесли 15 кусочков бархатных тканей с разным ворсом. Она уже не могла шевелить рукой, и этот ворс ей подкладывали под пальцы, гладили им по щеке, и она улыбалась.

Понимаете, государственная машина все это не может осуществить. Мы не должны человека этого лишать.

Паллиативная медицина очень естественная вещь. Здесь почти нет медицинских технологий, это не новаторства в химиотерапии. Это про то, как быть рядом до конца с человеком, который слаб, который немощен, который утратил себя. Как быть с таким человеком рядом, чтобы он при этом остался самим собой, чтобы его личность не пострадала в результате его беспомощности.

И что здесь главное? Здесь любовь главное, умение на человека настроиться.

Недавно Саша Сёмин (член правления фонда помощи хосписам «Вера» – прим. авт.) рассказал о том, как мамы учат говорить глухонемых детей. Чтобы объяснить, как двигается язык, чтобы рождались слова, мамы вкладывают свой язык в рот ребенка. Это такая методика, и она работает. И в этом так много любви! И очень много животного. Такая готовность себя слить с другим человеком, готовность слиться телом.

Собака инстинктивно вылизывает новорожденного щенка, и он начинает дышать, киты выталкивают новорожденных китят на поверхность. Помощь – это мощный инстинкт.

И к сожалению, в современном мире мы оказались в ситуации, когда нам нужно вернуть утраченный инстинкт, инстинкт со-чувствия, со-переживания, со-действия, когда вместе надо быть с человеком. Это совместное проживание трудной, но неизбежной части жизни человека – умирания.

Пикник в хосписе Ростокино (фото Михаил Кристев)

Мы начали разговор с того, что именно потребительское общество разрушило строй нормальных человеческих отношений.

Если говорить об отношении к смерти и умиранию, то нужно вспомнить, что здесь есть глубокие культурные корни. Вспомним рассказ Тургенева «Живые мощи» в «Записках охотника», эпизод в «Анне Карениной», когда у Левина умирает брат, в «Унесенных ветром», когда умирает Мелани, масса есть примеров с такой правдой отношений, правдой в завершении отношений. И это естественно. Но мы утратили этот навык.

Несмотря на развитие технологий, мы не изменили цикл жизни – люди рождаются, живут и умирают. Вторжение в естественные процессы может привести к разрушительным последствиям – мы не можем повлиять на торнадо, но мы может научить людей правильно прятаться. Так и с умиранием: мы должны научиться восприятию этого процесса как части жизни, особенно в грядущем будущем, когда будет много пожилых людей. И можем научить людей помогать.

Когда государство перестанет справляться с количеством умирающих в больницах, хосписах, мы будем вынуждены снова, как это было раньше, иметь пожилого человека у себя дома, рядом с подрастающим ребенком. И это нормально. Мы должны будем тратить массу сил на уход за людьми, и это произойдет уже скоро, с нами, среди нас. Уже через 25 лет будет так, потому что более 30% населения будут нуждаться в посторонней помощи.

Складывается такое ощущение, что в момент «икс», когда уже нечего терять, все личные установки рушатся, и люди становятся более открытыми с близкими.

Совсем нет. Эти установки настолько сильны, что иногда надо помочь их сломать. Люди друг друга как бы берегут, при этом создавая массу преград для откровенности. Совсем недавно была ситуация, когда мое участие было важно для уходившей женщины, для ее детей, и при этом ужасно травмировало и ухудшило состояние ее мужа. Он все знал и понимал, но не хотел признаваться самому себе, говорить с женой, с детьми. Он настаивал на продолжении лечения, не обращался за паллиативной помощью, и в результате на прощание у них осталось всего несколько часов, когда женщине уже трудно было дышать.

А как вы оказались причастной к этой ситуации?

Этот мужчина написал мне сам. В Фейсбуке у меня открытая страничка, я всегда читаю все сообщения. С учетом того, что это был выходной день, а счет шел на часы, я решила не посылать специалистов, сама поехала к этой семье.

Мне кажется, все люди в паллиативной помощи такие. Хотелось бы так думать.

Хоспис Бутово (фото Надежда Фетисова)

О принципах паллиативной помощи и о «причинении добра».

Я считаю, что паллиативная помощь должна основываться на достаточно тонком понимании того, что для каждого человека чувство собственного достоинства разное. Одна из ужаснейших вещей, которую мы слышим от уходящего человека или от его близких: «Он так никогда не жил, как умирает». Это очень плохо. Мы не должны создавать человеку такие условия в конце жизни, которые ему покажут, что он как-то не так жил. То есть, если есть человек всю жизнь по своей воле жил в деревне, с туалетом на улице и топил дровами печь, ему надо помощь оказать на дому, а не переселять в хоспис с горячей водой и отоплением. Ему там всё чужое.

В начале любой благотворительности и подобной деятельности есть сложный период «причинения добра». Недавно был случай: бабушка одна, когда ей уже тяжело стало передвигаться по комнате, стала ходить в туалет в ведро, старое такое, эмалированное. И я ей привезла из хосписа стульчак, чтоб было удобно, чисто, мягко. Бабушка посмотрела и сказала только: «Белый какой!» И продолжила пользоваться своим ведром.

Великая сила привычки.

Тут дело даже не в привычке, а нарушении ее личного биоритма, нарушении его значимости.

Чудесный пример был у Лизы Глинки. Она писала у себя в журнале, как пыталась окультурить киевский хоспис – учила сотрудников, что надо к пациентам обращаться по имени-отчеству, говорить не «жопа», а «попа», и так далее. И подслушала она разговор, когда медсестра пациенту говорит: «Михаил Васильевич, поднимайте попу, пожалуйста, сейчас мы с вами мочиться будем!». А он ей в ответ: «Шо?». Медсестра опять: «Михаил Васильевич, поднимайте попу, сейчас я вам судно подам!». Он опять ей: «Шо?». Медсестра, не вытерпев: «Василич, да жопу подними, поссать надо! Давай быстрей, сейчас Петровна услышит, уволит нафиг!».

Вот и все. Ему надо, чтобы говорили, как он привык.

Грузинский хор в хосписе Царицыно (фото Ирина Субботина)

Правильно. Насильно мил не будешь.

Да. И хосписы, и вся система паллиативной помощи живут не только по приказам минздравовским, но и по своим заповедям. И одна из таких заповедей – «не навязывай человеку своих убеждений». Пациент в конце жизни очень уязвимый, зависимый от других. И он боится, что, если не примет вашу точку зрения, то вы ему перестанете помогать. Поэтому очень важно не навязывать своих убеждений.

Очень плохо, если хосписы находятся при церкви. Потому что, получается, «чтобы получить вашу помощь, я должен вашу веру принять». А если я не вашей веры?

Поэтому сложно, когда в хосписах работают люди, пропагандирующие тот или иной подход к чему бы то ни было. В хосписе ты должен быть немой, ты должен только слушать, слышать.

Несмотря на то что навыку слышать друг друга надо учиться, есть много людей, которым удалось сохранить эту семейственность и открытость. Таким семьям не нужна паллиативная помощь, у них и так все в этом плане хорошо, им нужен только, грубо говоря, морфин для облегчения боли. Таких семей много в глубинке.

Важно, чтобы организаторы здравоохранения осознавали: паллиативная помощь – это не ремонт в хосписе, не пластиковые окна… Конечно, в нашей бешеной Москве мы не можем оставить бабушку дома, потому что банально всем надо работать, но… Пример: село Никольское, 98-летняя бабушка, уходящая, по большому счету, из-за старости. За ней ухаживали дочери, лет 70. Они из соседней комнаты слышали каждое её шевеление и движение, и бежали на этот зов. И это фантастика. Очень грустно, что это приходится восстанавливать заново. Но я верю, что это еще можно восстановить.

Игра в лото в хосписе Дегунино (фото Надежда Фетисова)

БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОСТЬ И МОШЕННИКИ

В благотворительности немало мошенников, как уменьшить их число?

Да, везде немало мошенников. В благотворительности, среди чиновников, в бизнесе. Как уменьшить их число?

Да, но в благотворительности это воспринимается особенно болезненно. А сейчас, в соцсетях – репосты, сборы…

Невозможно уменьшить их число. Надо наращивать объем собственного мозга для принятия правильных решений. Вы же, когда покупаете телевизор или машину, предварительно изучаете, читаете, выбираете. Как говорил великий кот Базилио: «Пока живут на свете дураки…» Есть гениальная еврейская пословица – «пусть милостыня запотеет в руке дающего». Не спешите! Узнавайте, спрашивайте, заходите на сайты.

Возможно, разумно было бы всю благотворительность централизовать в чьих-то авторитетных руках, которые уж точно не мошенники?

Нет. Что такое авторитетные? Фонд «Подари жизнь», Русфонд, я, президент? Благотворительность же во многих сферах присутствует, нельзя все отдать в одни руки. И не стоит забывать, что благотворительность – это все равно сбор денег. И чем больше организаций, тем больше КПД.

Собаки-терапевты в ЦПП (фото Дарья Урясьева)

Так, может, создать благотворительность на уровне государства? Эдакая «Росблаготворительность».

Государство не может заниматься благотворительностью, а вот если бы этим занялось какое-то агентство, было бы неплохо. Я считаю, в нашем государстве нужен человек » советник президента по вопросам НКО волонтерства и благотворительности. Потому что мы (прим. ред. – фонды, НКО) говорим одно и то же государству, и много раз. А президент у нас один. Это нужно не для того, чтобы централизировать, а для того, чтобы собрать информацию, понять запросы и нужды благотворительных организаций. Весь по сути у всех фондов они идентичны.

Важно еще понимать, что благотворительность – это инструмент развития гражданского общества. Россия – уникальная страна во многих вопросах. Благотворительность развивается в государствах двух типов.
В тех государствах, где полный швах, например, в Африке, там нужно все – программы снабжения пресной водой, вакцинами, презервативами для профилактики ВИЧ и так далее. Там государство свою функцию по распределению социальных благ и защите своих граждан не выполняет.

Вторая категория государств, где это происходит – это страны, наоборот, «well fare», благоденствующие. Там уровень гражданского самосознания такой, что люди вкладываются в благотворительность немного отличающуюся от российской. Они вкладываются в то, на что нет сил и средств у государства – исследования рака, рассеянного склероза, глобального потепления и так далее. На это трудно выбивать деньги, потому что государство не любит тратиться на действия без определенного результата. Либо эти страны начинают поддерживать совсем глобальные проекты из разряда «напои Африку пресной водой».

А Россия оказалась в промежутке. Могущественнейшее, богатейшее государство, у которого есть все возможности для того, чтобы его граждане были защищены, со своим минздравом и минтрудом, сняло с себя многие обязательства по социальной защите населения.

И каковы причины этого?

Очень много людей. И поэтому, наверное, так сложилось, что в России никогда людей не жалели. Когда случилась эта страшнейшая трагедия в Кемерово, все всерьез стали спорить – там 400 человек погибло или 60? Ну какая разница?! Когда в такой ситуации гибнет трое, масштаб трагедии ничуть не меньше, чем когда там гибнет 400. Сам спор, погибло 64 или 400 – это спор для какой-нибудь условной Голландии, где мало людей, или для Израиля.

Нюта Федермессер

ПРО ОТНОШЕНИЕ К СМЕРТИ

Ваша мама как-то сказала: «Рак – интересная болезнь, потому что позволяет доцеловать и долюбить всех родных и близких». Почему людям нужны экстремальные обстоятельства, чтобы долюбить?

«Memento mori» (от лат. – «Помни о смерти») – это же именно приветствие, а не прощание. А зачем помнить о смерти? Не для того, чтобы каждый день бояться, а для того, чтобы каждый день, каждое мгновение ценить. А мы перестали бояться смерти и перестали эти мгновения ценить. Это работает не только для людей неизлечимо больных, но и просто для старых, которые понимают, что нет впереди ещё 20 лет. И это знание о своей жизненной границе расставляет приоритеты, оно дает очень четкое разделение на важное и неважное. Но даже, когда об этом знаешь (как я, которая каждый день это вижу), в отношении своей собственной жизни это, к сожалению, не работает.

Мамины слова – это о разнице между смертью мгновенной и смертью, которая дает тебе немного времени на попросить прощения, «доцеловать» и «долюбить».

Вообще надо сказать пять вещей перед смертью: «Ты мне очень дорог», «Я тебя люблю», «Прости меня», «Я тебя прощаю», и «Я с тобой прощаюсь». Вот эти слова – обязательные в конце жизни.

То, что остается несказанным, очень сильно потом мучает людей до самых последних дней.

Постскриптум

Благотворительный фонд «Вера» создан в 2006 году. Он назван именем Веры Миллионщиковой – основателя и главного врача Первого московского хосписа.
Фонд поддерживает только тех пациентов, чьи болезни невозможно вылечить, но которым можно помочь – снять боль, убрать тяжелые симптомы, сделать жизнь насыщенной и полноценной до конца. Такая помощь в конце жизни называется «паллиативной».

Неизлечимые болезни бывают и у детей – вот почему фонд поддерживает не только взрослых пациентов, но и адресно помогает семьям, которые столкнулись с тяжелой болезнью ребенка. Сегодня под опекой фонда 200 таких семей по всей России.

В Москве есть 8 хосписов и Центр паллиативной помощи – фонд «Вера» поддерживает их все. Помощь фонда получают также хосписы и паллиативные отделения в регионах.

Совместно с фондами «Подари жизнь» и «Линия жизни» фонд «Вера» строит первый в Москве стационар детского хосписа.

Фонд «Вера» обучает врачей и медсестер, чтобы по всей стране пациенты в конце жизни могли получить одинаково качественную и профессиональную помощь. Издает литературу для медиков, пациентов и родственников. Помогает развивать систему оказания паллиативной помощи по всей стране. А еще рассказывает обществу о том, что человеку можно помочь — даже если его нельзя вылечить.

Средства на работу фонда поступают исключительно от благотворителей – компаний и частных лиц.
Существует и другой, нематериальный, способ помочь – стать волонтером фонда. Узнать, как это сделать и чем можно помочь, тоже можно на сайте фонда.

Сайт фонда «Вера»: http://www.hospicefund.ru

Про Федермессер и квартирные иски родственников, умервщлённых в хосписах

Пишет, видимо, какая-то журналистка из Самары. Ничуть не удивляет обилие судебных дел, вся эта поганая хосписная система для того и создана, чтобы находящегося при смерти человека лишить имущества, а затем умертвить под сладкий лепет мандолины и под собачьи прыжки (скоро, скоро, не сомневайтесь).

Попал в хоспис — лишился квартиры?

Когда разгорелся скандал с Нютой Федермессер, я полезла в гугл. И на меня внезапно вывалились десятки судебных дел о признании недействительными сделок, совершенных онкологическими больными в период нахождения их в московских хосписах. Дела как под копирку: человек попадает в хоспис и незадолго до своей смерти вдруг переписывает завещание, подписывает договор-купли продажи, дарения или ренты. Цена вопроса немаленькая — квартиры в Москве. Иногда несколько. И когда убитые горем родственники идут к нотариусу, чтобы открыть наследственное дело, то получают ошарашивающую новость — а наследовать нечего! Или иные лица уже явились за имуществом, которое им завещали.
Случаи вопиющие. Так, одна старушка, находясь в хосписе, 8 ноября подписала договор пожизненного содержания, на основании которого передала своим «благодетелям» квартиру в Гагаринском районе Москвы. «Пожизненное» содержание длилось всего три дня — 11 ноября бабушка скончалась.Кстати, договор счастливые квартировладельцы регистрировали уже после смерти пенсионерки.
Другое дело. В хосписе умерла достаточно молодая женщина. И вскоре ее муж узнал, что ровно за четыре дня до смерти любимая оформила завещание, по которому все своё имущество в виде двухкомнатной квартиры в Кунцевском районе и банковских вкладов завещала неизвестным людям.
Понятно, что суды признали эти сделки недействительными, потому что посмертная судебно-психиатрическая экспертиза выявила, что пациенты в момент их совершения не могли отвечать за свои действия.

И таких дел — десятки. Все они доступны по поиску на сайте Мосгорсуда. Примечательно, что большинстве случаев даже подписи на завещаниях были чужими и это не мошенничество, оказывается, закон позволяет подписать документ другому человеку, так называемому рукоприкладчику, если этого не может сделать сам наследодатель. Допустим, у него болят руки. Так вот, болезнь рук — это походу, хроническая для хосписов.
Также вызывает интерес, что некоторые нотариусы, заверявшие эти спорные сделки в хосписах, участники многих аналогичных судебных дел о признании завещаний и других сделок незаконными ввиду беспомощного положения наследодателей.
Вылезло и дело, где ответчиком выступает сама Нюта Федермессер вместе с нотариусом Ларисой Грачевой. Тоже связанное с наследством. В тех делах, которые я перелопатила, ответчиками выступали всегда именно наследополучатели. То есть, кто-то завещал своё имущество Нюте Федермессер, а это завещание попытались оспорить откуда-то взявшиеся родственники? Неизвестно — на сайте текст решения не выложен.
И это только часть дел, которые дошли до суда. Те дела, где были заинтересованные родственники или иные лица, поднявшие судебную бучу. А если родственников у человека не было? То всё тихо шито-крыто.
Я что хочу сказать, хосписное движение — это очень нужное дело, хосписы необходимо развивать и поддерживать (снести с лица земли, директоров прислонить к стенке, а места засыпать солью — моё). Но там беспомощные люди вверены под ответственность сотрудников. Нельзя ли как-то отслеживать, кто к ним приходит, какие документы заставляет подписывать или даже подписывает за них? Почему за это не предусмотрена ответственность в случае чего? Очень порочно, когда имущество людей, попавших в эти учреждения, может запросто попасть чёрт знает к кому. Хотелось бы, чтобы в этом плане там попытались навести порядок.

Глава фонда помощи хосписам «Вера» Нюта Федермессер «Cамое важное и дорогое — чтобы было, за чью руку держаться в конце»

Вчера у Нюты Федермессер был длинный день. Хороший день, насыщенный. Такой, что даже телефон некогда было в руки взять. В одиннадцать вечера она открыла вотсап. И разрыдалась.

С самого утра Нюта вместе с Ингеборгой Дапкунайте выступали в Сколково перед большими людьми – вице-губернаторами и региональными министрами. Рассказывали о благотворительности, о своем фонде «Вера», о паллиативной помощи. Чиновники съехались в Москву повышать квалификацию, и в рамках повышения у них была неделя волонтерства. Нюта терпеливо объясняла мужчинам «с лицами будто на предвыборных плакатах «Вперед в будущее»», что те, кто работает волонтерами на футбольных матчах, совсем не подходят для работы волонтерами в хосписе. Как не подходят и те, кого поисковые организации вроде «Лиза Алерт» оторвут с руками и ногами. Говорила, что волонтером может быть любой, важно только понять, зачем и где. Размышляла перед чиновной аудиторией о том, стоит ли заявлять о добрых делах во всеуслышанье или творить благо молча, без популизма. На вопрос, кто из них считает, что их должность предполагает социальную ответственность, руки подняли все. Когда Нюта спросила, кто знает, что такое хоспис, рук осталось восемь. Кто был в хосписе? Двое.

После теоретической части была практическая. Президентские кадровые резервисты отправились кто в детский дом, кто в больницу. В хоспис пожелали ехать лишь несколько человек, что Нюту, впрочем, не расстроило: «Если это был их сознательный выбор, значит, они точно будут нам помогать и содействовать. И их можно погрузить в контекст лучше, чем если бы их было сорок».

Мужчины в костюмах закупили товары строго по выданному списку: «сласти, алкоголь, сигареты, женские косметички, оливки, маленькие расчесочки, огурчики маринованные, журналы со сканвордами, мужские носки больших размеров со слабой резинкой». Надо думать, уже тогда в головах государственных людей случился когнитивный диссонанс: куда их везут?